ПОХОРОНЫ
     
     Все те же венки и женские слезы.
     Посольства заморские шлют,
     соболезнуя мне, телеграммы.
     Со всех сторон курьеры, депеши...
     Жене президента киваю небрежно,
     в апартаментах роскошных.
     Красные ленты над головой
     аппетитно свисают.

     Я пасьянс разложил в затемнении комнат,
     спокоен, как стон, и порядочен, как гробовщица.
     Мужик лобызает притворно
     портрет за стеклом бронебойным,
     цепи златые, златые браслеты
     бряцают звонко,
     и мягкие губы помадою пачкают гроб.

     Тридцать четыре пастушки
     с фиалками в залу вбегают,
     танцуют пред гробом и гнутся
     гибкие их тела;
     многие знатные гуру
     чинной толпою ступают;
     пастушки плачут и стонут,
     пастушки истошно кричат.

     Я же, почти незаметен,
     добавляю воды кипяченой,
     в кружку резную,
     где сахар в воде растворился;
     на ходоков не смотрю,
     и тайно блудливых монашек
     охрану прошу
     в покои мои не пускать.

     Как много девственниц вчерашних,
     спокойные, молчание хранят,
     придя меня утешить,
     меня солдаты охраняют,
     от истеричек с мутными глазами.
     
     Я поглощаю кушанья, пью вина,
     я в черном бархате, я в шляпе черной,
     невидим для идущих через зал;
     и гроб стоит, как ларчик золотой,
     как драгоценный клад,
     что я отдам земле.

     Пусть думают грабители могил,
     что тьму роскошную скрывает он,
     что ценности сверкающие вынут
     из этого шикарного ларца.
     Пусть разбивают фонари
     на подступах к не дремлющей охране;
     вот будет радость для моих ребят,
     желающих развеять скуку ночи.

     Процессия с трагическим лицом
     навстречу свету распахнет врата,
     и тайное пространство зала
     зальется пылью солнечных лучей.
     Пусть двинутся порочные венки
     и толпы посетителей гробов,
     пусть мертвые хоронят мертвецов,
     и позабудут о судьбе живых.

                                      © Двамал